Им, собственно, некогда было об этом задумываться – работы ведь невпроворот. Когда же они закончили, отогнали грузовик под один из рыночных навесов и договорились встретиться завтра, чтобы разобраться с арендой склада, то для всех было очевидно, что в жизни каждого из них произошло что-то особо важное, межевое. Что-то, после чего все пойдет совершенно по-другому.

– Я провожу тебя домой, – предложил Кирочке 22-й.

– Спасибо, – согласилась она.

И они ушли.

Старик же немного замешкался, чтобы, покидая магазин вслед за ними, повесить на двери видавшую виды табличку.

«Закрыто», – гласила она.

«Закрыто навсегда, – подумал про себя он – человек, проработавший в этом месте почти сорок лет. – А может, и не навсегда. Может быть, мы еще вернемся».

Под словом «мы» он, наверное, подразумевал себя и старые книги.

На заседании кабинета министров сегодня должны были быть рассмотрены три срочных вопроса.

Но, несмотря на эту срочность, министры все никак не приступали к прениям, а стойко помалкивали, словно боясь начать игру с неверного хода и, как следствие, завалить всю предстоящую партию.

Каждый из них делал вид, будто очень занят просмотром личных бумаг или телефонных сообщений, и все они, соответственно, деловито тыкали пальцами разной толщины – кто в шуршащую целлюлозу, кто в экранное стекло.

Министр просвещения опять не присутствовал на заседании, и этот факт тем более не способствовал всеобщей разговорчивости.

В коридорах правительственного здания расползался слушок о бесследном исчезновении министра. Но никто не знал, исчез ли он в том самом упомянутом президентом самолете или же как раз само это упоминание было явным доказательством того, что министр растворился в иных, исключая воздушную, сферах.

Никто, собственно говоря, и не желал этого знать. Зато назначение нового министра просвещения стояло на повестке дня под номером один, что окончательно лишало присутствующих на заседании желания разбить тишину первой шальной репликой.

Потому как никто не знает, окажется ли эта звонкая птица верной породы, подходящей к сегодняшней политической погоде. И уж точно не знает, не применят ли потом к выпустившему ее на волю те или иные не особо приятные санкции.

В общем, молчание затянулось.

– Кто начнет? – сверяясь с часами, спросил президент, причем на лице его, как и всегда, не отразилось ровно никакого нетерпения.

Министры стали дружно прокашливаться, совместными усилиями создавая эффект настраивающегося перед увертюрой оркестра. Только вот, к сожалению, никто не выдал им правильные партитуры, сверяясь с которыми они могли бы слиться в единый аккорд, где не выделен ни один голос, ни один инструмент.

Они посматривали на дирижера. Но так как по его лицу никогда ничего нельзя было понять, да и руки его лежали на столе неподвижно, лишенные палочки или иного указующего предмета, то и смотреть было бесполезно.

Что оставалось делать? Переглянуться и выбрать делегата из собственной среды.

В результате этой игры в гляделки министр здравоохранения понял, что отдуваться за всех придется ему. И он, чуть ли не зажмурившись, ринулся в разговор, как иной прыгнул бы с большой высоты с парашютом.

– Я исправил досадную ошибку в учебнике анатомии. Полный тираж с обновленным параграфом уже вышел и будет роздан школьникам к концу недели.

– Это хорошо, – похвалил президент. – Оперативно. А что сделано со старыми учебниками?

– Старшеклассники сдали их во вторсырье, что поможет стране сэкономить сотни кубометров свежей древесины. Дети об этом уведомлены и гордятся.

Президент одобрительно покачал головой. Взгляд его при этом оставался прям и холоден, как лыжная палка, пролежавшая в снегу минимум лет десять.

– Так, может, не надо нам нового министра просвещения? – забросил удочку президент. – Вы, кажется, прекрасно за двоих справляетесь.

Министр здравоохранения тут же почувствовал себя слегка больным. Ответственность за два портфеля подразумевала и два последствия: плохое и хорошее. Хорошее заключалась в прибавке зарплаты и полномочий, плохое – в возможности быть наказанным за любую из оплошностей в обеих сферах.

Впрочем, закон государства в любом случае запрещал сидеть одной задницей на двух стульях. Хотя, с другой стороны, кто сказал, что переписать закон сложнее, чем переписать учебник?

– Я… Я недостоин, – нашелся наконец министр здравоохранения.

– Полно вам! – укорил его президент. – Кто же тогда достоин, если не вы?

Остальные начали лихорадочно взвешивать в уме, к чему это было сказано. Гири предположений падали хаотически: президент действительно доволен министром здравоохранения; президент очень недоволен министром здравоохранения, но перед снятием с поста пытается усыпить его бдительность; президент доволен министром здравоохранения, но хочет заставить других думать, что недоволен, чтобы спровоцировать их на зависть, ревность или недоброжелательство и тем самым проверить их благонадежность; президент недоволен министром здравоохранения, но хочет заставить других думать, что доволен, чтобы спровоцировать их на одобрение, поддержку, подхалимство и тем самым проверить их честность; президент…

Президент прервал их мыслительный процесс, от которого в комнате стало уж слишком душно, и объявил свое предыдущее предложение шуткой.

– На самом деле я хотел представить вам всем нового министра просвещения, кандидатуру которого вам предстоит сейчас утвердить. Или не утвердить.

И пока они не начали обдумывать и обсасывать со всех сторон и это его высказывание, он поспешно сдвинул лежащий на столе указательный палец правой руки чуть вправо, и человек в костюме, стоящий у двери, тут же ее распахнул.

За дверью обнаружился кандидат в министры. Остальные с ужасом опознали в нем переодетого в штатское бывшего управляющего всех городских тюрем.

Оно конечно, номер у него был вполне подходящий для министерского чина, но позвольте: где просвещение и где тюрьма? И не противоречат ли они по сути своей одно другому, являясь своего рода синонимами свободы и ограниченности, прогресса и консерватизма?

Но президент не дал им задуматься и об этом тоже и сразу перешел к голосованию:

– Кто за?

Лес рук.

– Я так и думал. Единогласно. Тогда поприветствуем нового коллегу и дадим ему занять место за столом.

Бывший начальник тюрем вставил себя в кресло, как картину в оправу, и не моргая вперился в лица сидящих напротив. Те поежились от неловкости.

– Переходим ко второму вопросу, – объявил президент. – По этому поводу с коротким докладом выступит министр внутренних дел.

Оратор, которому предоставили слово, со свистящим звуком набрал в легкие побольше воздуха и начал: